Берсерки: героика и реальность-2

В «Младшей Эдде», учебнике скандинавской мифологии и поэтики, Снорри, видимо, рассказал все основное, что знал о древних богах. Один, центральный персонаж его книги, ни разу не появляется там в сопровождении берсерков. Описывая похороны Бальдра, Снорри сообщает, что четыре берсерка не могли удержать коня великанши Хюрроккин (той, которая столкнула корабль с телом Бальдра в воду). Берсерки, не справившиеся с конем, – просто сильные мужчины: ни их число (четыре), ни их неудача не влияют на ход похорон. В обеих «Эддах» Один выступает без свиты и все, что задумывает, доводит до конца сам. Иногда он путешествует в сопровождении Тора и Локи. Напрашивается вывод, что Снорри не знал мифов о дружине Одина и ее деяниях. Но он, разумеется, знал саги, в которых участвуют берсерки, и перенес берсерков в мифологическое прошлое, отдав их под покровительство главного бога войны, частично, как можно предположить, под влиянием саг типа «Саги о Хрольве Жердинке» и драпы Торбьёрна. Мифологическому предку норвежских королей понадобилась верная и свирепая гвардия, а у Харальда Она, наверно, была и на самом деле. Вполне возможно, что те гвардейцы назывались берсерками, так как сражались «в одних рубашках», сбросив доспехи, но они не совершали преступлений, которые живописуют родовые саги. Им незачем было грабить фермеров и насиловать их жен и дочерей, так как они получали свою награду законным порядком. Ничто не выдает Снорри больше, чем его замечание, что берсерки Одина убивали людей. Зачем бы они стали это делать и каких людей?

Даже если мифический Один обходился без берсерков и если верно предположение, что Снорри перенес берсерков из имевших хождение бывальщин в далекое прошлое, остается вопрос, откуда они взялись в родовых сагах и почему вели себя столь необычным образом. Хотя эти саги повествуют о событиях сравнительно давних и несмотря на то что описания берсерков превратились в «тему» с предсказуемыми подробностями, кое-что в них отражало действительное положение вещей. Бандиты, к которым прилипло название берсерки, и страх перед ними взяты из жизни. Лишь неизменная развязка (храбрый исландец в одиночку побеждает головорезов) – вымысел. Сохранились и достоверные исторические свидетельства. В 1012 г., как сказано в «Саге о Греттире», ярл Эйрик Хаконарсон объявил берсерков вне закона, и они, видимо, стали искать счастья в других странах, в том числе и в Исландии. В соответствии с законодательным кодексом Jus Ecclesiasticum (1123 г.; то же в судебнике «Серый гусь»), берсерки подлежат так называемому «малому изгнанию».

О возникновении берсерков в конце X в. можно строить лишь догадки, но здесь приходит на помощь история слова викинг. В сагах оно употребляется в двух смыслах. Когда говорится, что какой-то молодой человек несколько лет «пробыл в викингах», а потом вернулся из походов домой, женился и стал фермером, речь идет о знакомых истории вещах: именно такие викинги («варяжские гости») завоевали Англию и север Франции и наводили ужас на всю Европу. Но во многих сагах викинг – комическая фигура назойливого, неустроенного рубаки, от которого надо избавляться любым путем. Берсерки – те же викинги, но в трагическом варианте. От них нет спасения, они терроризируют порядочных людей и к тому времени, когда герой наконец расправляется с ними, успевают оставить за собой кровавый след. С окончанием походов викингов военная профессия в том виде, в котором она существовала раньше, стала ненужной, и с викингами произошло то же, что с любой армией, неожиданно оказывающейся без дела и теряющей былой престиж: вчерашние солдаты, не сумевшие приспособиться к новой жизни, превращаются в сброд и грозу для беззащитного населения. Тому есть примеры в новейшей истории, а в средние века сходным образом кончили свои дни рыцари. Сейчас уже невозможно решить, сами ли странствующие мародеры присвоили себе наименование берсерков, но, во всяком случае, они вели себя не так, как подобает королевским дружинникам, которые бы не стали «убивать людей» ради наживы и удовлетворения своих страстей (24). О хаосе, приведшем Исландию к потере самостоятельности в век Стурлунгов, можно судить по современным этому веку сагам; берсерков тогда уже не было. Те кто записал родовые саги, в эпизодах о берсерках основывались на фольклорных клише полуторавековой или двухвековой давности; о бесчинствующих по соседству разбойниках никто бы не сказал, что им не опасны ни меч, ни огонь.

Берсерки, которых изгнал из Норвегии Эйрик Хаконарсон, – это банды бездомных, неженатых молодых мужчин. Многие из них были психопатами, терявшими контроль над собой при малейшей попытке им перечить. Со временем они научились разыгрывать хорошо отрепетированный спектакль, в который входило и кусание щита. Не раз отмечалось, что изнеможение, наступавшее после вспышки (приступа ярости) берсерка, характерно для людей с психическими отклонениями. Истерики легко переступают грань, отделяющую притворство от реальности, и усвоенный прием становится симптомом настоящей болезни (25). Грен особенно подчеркивал эпидемический характер таких охватывавших средневековое общество психозов, как пляска святого Витта и движение флагеллантов, не говоря уже о безумствах вроде крестового похода детей. Он подробно описал природу бешенства, вызванного сопротивлением, и случаи дикого нрава, переходившего от отца к сыну, например: Кведульф – Скаллагрим – Эгиль. Исторический контекст для возникновения берсерков он искал в ликантропии (вервольфы) и рассказах о превращении человека в зверя, известных со времен Древней Греции (он понимал слово берсерк как «медвежья шкура»).

Были и другие попытки объяснить furor bersercicus. Саксон Грамматик, старший современник Снорри, который связывал любое странное явление с колдовскими чарами, полагал, что ярость берсерков вызывалась напитком троллей. В сагах нет упоминаний о психотропных средствах. Но в 1784 г. С.Эдман, сославшись на обычаи некоторых восточносибирских племен, высказал догадку, что и берсерки одурманивали себя настоем из мухоморов (26). Эта догадка, не подтвержденная на скандинавском материале никакими фактами, имеет сторонников до сих пор (27). И.Рейкборн-Хьеннеруд назвал идею Эдмана вздором, но допускал, что действиям берсерков могло предшествовать опьянение. Поскольку такая гипотеза основана только на аналогии, ее следует отвергнуть. Дискуссия на тему «Берсерки и мухоморы» – пустая трата времени, как бы соблазнительны ни были параллели между буйством берсерков, амоком и действиями, вызванными гашишем, грибами и нынешними наркотиками.

Как уже отмечалось, неясность этимологии слова berserkr привела к тому, что изучение берсерков пошло по двум линиям: берсерки и культ медведя и берсерки и нагота германских воинов. В Скандинавии евразийский культ медведя известен из средневековой литературы, фольклора и имен (последний момент хорошо разработан в литературе о «Беовульфе»), Свидетельства захоронений неоднозначны (28). О культе медведя стоит говорить, только если berserkr означает «медвежья рубашка». Но и в этом случае, как заметил Э.Нурен, никто, даже в самой холодной стране, не мог сражаться с медвежьей шкурой на плечах (29). Поэтому предполагают, что в бой шли в медвежьих масках. При таком объяснении berserkr превращается в человека в медвежьей маске, т.е. в медведя и, метонимически, в медвежью рубашку (30). Эта цепочка, хотя и не совсем невероятна, гораздо менее убедительна, чем прямолинейный перевод berserkr «медвежья рубашка», без промежуточных стадий. Из 169 дошедших до нас имен Одина только два значат «медведь» (31), и ни одно из них не играет ни малейшей роли в его мифологии.

Есть все основания верить свидетельству Тацита, что германские воины шли в бой нагишом (nudis corporibus). Обнаженному телу, как мужскому, так и женскому (суть, разумеется, состояла в показе груди и гениталий), приписывалось магическое воздействие на сражающихся, что известно из исландских и ирландских саг. Но ринуться в бой без кольчуги, «в одной рубашке» – это не то же, что пойти в атаку голым, даже если правильна остроумная этимология, предложенная К.Йостом для др.-англ. orped «смелый» (< or-pad «без одежды» и, таким образом, «готовый и бою; храбрый») (32). Ни мифическая, ни реальная нагота германцев не про. ясняет истории берсерков. Те рычащие воины, которых упомянул Торбьёрн, может быть, сбрасывали доспехи в пылу битвы, а может быть, и не надевали их, уверовав в свою неуязвимость, но голыми они не были.

Вера в неуязвимость пережила героический век и отразилась в фольклоре, где не только железо, но и огонь не может причинить берсеркам вреда. Д.Биерд предположил, что герои, не страшащиеся железа и способные притуплять мечи, появились в сказаниях германцев после того, как они познакомились с римским оружием, ибо раньше подобные свойства героям были бы не нужны (33). Но ко времени Торбьёрна и тем более Снорри фраза «Никакое железо не режет его» («á þá bita engi járn») давно сделалась формулой. Берсерки XI и XII вв. унаследовали эту словесную мишуру и вдобавок распространяли о себе слухи, что могут притупить любой меч взглядом. Саги с их пристрастием к сверхъестественному легко впитали столь красочные подробности. Действительно ли разгоряченные битвой люди не чувствуют боли, как говорит Грен, значения не имеет.

Без Одина, культа медведя, пугающей противников наготы и волшебной неуязвимости религиозная основа берсерков оказывается фикцией, и лишь одна деталь заслуживает упоминания. Берсерки особенно любят нападать на фермы под Рождество. В жизни они едва ли сдерживались целый год, а хватали то, что плохо лежит, когда могли, но поскольку в сагах они представлены как язычники, то и особенное беспокойство они испытывают во время главного христианского праздника, как и подземные жители, тоже меняющие свое жилище в Рождество. К происхождению берсерков и эта деталь не имеет отношения.

В «берсерковедении» реконструкция проявила себя крайне непривлекательно. Серьезные вопросы утонули в отступлениях, а исторический анализ подменился пространными всплесками эрудиции. Например, предположение, что берсерки связаны с культом медведя, вызвало к жизни подробные выкладки об этом культе, о людях, вообразивших себя волками, о Сигурде и Синфьётли, о зыбкости грани между человеком и животным и пр. Многочисленные ссылки на научную литературу намечают линии для дальнейшей работы, и незаметно забываешь, ради чего написана статья или книга: ведь нужны не рассуждения о культе медведя, а доказательства, что из него выросли сказания о берсерках. То же происходит с наготой воинов и наркотическим опьянением: снова богато изукрашенный фон, на котором ничего нет по интересующей нас теме. Еще хуже обстоит дело с мужскими союзами. Такие союзы были, и была инициация.

Реальным представлялся и Один, но где в мифах сказано, что его окружала злая, убивающая людей дружина? И откуда известно, что они образовывали тайный или какой угодно другой союз? Янки, герой М.Твена, попав ко двору короля Артура, ввел там ряд новшеств, в том числе ежедневную газету. Первый номер ему понравился, хотя, как он заметил, ведро супа было сварено из одного-единственного боба. Таково же и «берсерковедение».
Что же можно сказать о берсерках, отстраняясь от фантазии и аналогий? В конце IX в., когда жил Торбьёрн, какие-то воины назывались берсерками. Слово berserkr, возможно, старое и, наверно, было архаизмом уже тогда. Не очень убедительное доказательство тому – его спорадическое употребление в «Старшей Эдде». Рычащие берсерки были либо неотличимы от воющих «волчьих шкур», либо сходны с ними. Медвежьи маски понадобились исследователям только для того, чтобы оправдать соответствующую этимологию слова berserkr; в родовых сагах альянса между берсерками и медведями нет. Берсерк – это (в этимологическом плане), скорее всего, воин, сражающийся без доспехов. Берсерки поздних саг ничем не напоминают королевскую гвардию, о которой шла речь у Торбьёрна. Они лишь носят известное по легендам имя.